Мне не удается покерфейс, не могу сидеть с каменным лицом.

— Вы теперь, наверное, совсем по-другому смотрите на гостиничный персонал?

— О да. Когда я готовился к роли, то поработал одну ночь в большом отеле Rosewood в лондонском районе Холборн. Это настоящий театр! Все, что происходит в отеле, — представление, которое держится на скрупулезном планировании и внимании к деталям. И, как в театре, там есть сцена и закулисье. Ночным администратором там уже 25 лет работает невероятно милый человек, весьма почтительный. Даже слишком — он был настолько непреклонен в своих манерах, что все время относился ко мне как к гостю. Я ему сказал: «Вам придется это прекратить, потому что сейчас мы делаем одно дело!» Тогда только он немного раскрылся и рассказал, как вести себя с людьми, чтобы они чувствовали, что им рады. Это требует огромной дисциплины и самоотверженности. Очаровательно!

— Сотрудники Rosewood были похожи на персонажей фильма «Отель “Гранд Будапешт”»? Вы вообще, когда играли, имели в виду всяких знаменитых киногероев, работавших в отеле?

— Ну, мне страшно понравился «Отель “Гранд Будапешт”», но у моего персонажа немного другой… тон, я бы так сказал. Я больше фокусировался на предыстории Джонатана Пайна — на службе в армии, на его армейских навыках. Я представлял Пайна как нечто среднее между солдатом и ночным портье. Это человек, который наслаждается анонимностью униформы.

Ле Карре очень ловко распарывает швы, на которых держится британская идентичность.

— А что вы думаете об актуальности Ле Каре? Вам не кажется, что во времена соцсетей, когда люди непрерывно шпионят сами за собой, шпионские истории перестали быть комментарием к современной политике и перешли в разряд романтических легенд?

— Я уверен, что вокруг нас по-прежнему ведутся тайные переговоры за закрытыми дверями. Разговоры, от которых зависит национальная безопасность. Вы же наверняка не раз слышали эту формулировку «по сообщению нашего источника в правительстве» — из нее можно сделать вывод, что существует сложная сеть закулисных взаимоотношений. Да, мы живем в полупрозрачные времена, и тем не менее мы многого не видим и не слышим. А люди, которые прячутся и ведут свои внутренние игры, наблюдают за нами. Так что мне кажется закономерным, что шпионские истории возвращаются в моду. В новой, конечно, форме.

— Но все равно же Ле Карре писал о мире, которого больше не существует...

— Ну да, декорацией к его самым известным романам служит холодная война, а сейчас уже нет этого всепоглощающего страха, что начнется ядерная война между Востоком и Западом. Но есть другие страхи и другие враги, которых сложнее отследить и обнаружить. Поэтому его видение сложных сетей секретных взаимодействий, прячущихся под поверхностью, по-прежнему актуально. И сам Ле Карре по-прежнему находится на связи с этим миром тайн! С ним невероятно интересно общаться, его формулировки — четкие и красноречивые, и гнев его — праведный. Это удивительно порядочный человек, и это чувствуется в его текстах о людях, которым сходят с рук злодеяния. Я вообще фанат Ле Карре с 17 лет, после того как я заметил в отцовском шкафу «Шпион, выйди вон!» и прочитал его. Он, конечно, мастер шпионских триллеров, но еще лучше его талант проявляется в анализе британской психологии. Противоречий, которые таит в себе каждый британец. Того, чем мы гордимся и чего стыдимся. Постоянно меняющихся отношений нации с самой собой. Ле Карре очень ловко распарывает швы, на которых держится британская идентичность.

— Вы не находите ничего общего между вашим героем и Сноуденом, тоже прятавшимся в тени, пока не пришло время?

— Сноуден обладает особенным, уникальным бесстрашием. Этот человек вышел из недр самой американской системы наблюдения, он обычный парень по всем параметрам. Пайн в этом смысле совсем другой. Мне кажется, что его опыт военной службы плюс чувство вины и стыда вынудили его стать агентом спецслужбы. Потому что Ропер в исполнении Хью Лори — это человек, который делает прибыль на смерти. И, как бывший солдат, Пайн понимает последствия продажи оружия Ропером. Не просто понимает — знает по собственному опыту.

— Как вы считаете, фильмы — ну и вообще искусство — могут что-либо изменить в жизни?

— Конечно! Вот мою жизнь искусство изменило. Когда я был чуть моложе, то чувствовал особую связь с фильмами Майка Ли. Помню, как в шестнадцать смотрел «Тайны и ложь». Помню, как посмотрел «Преданного садовника» и осознал, что мир намного больше и сложнее, чем я думал. Часто искусство — это способ изучить предмет на эмоциональном уровне, более легком для восприятия, чем интеллектуальный, и при этом более глубоком. Однако в конечном итоге единственное, что способно изменить этот мир, — люди. Но искусство — одна из тех вещей, которые могут менять направление движения людей. Однажды в Лондоне я познакомился с хирургом, работавшим с «Врачами без границ» в зонах военных конфликтов. И он сказал, что стал ездить на войну после того, как посмотрел «Поля смерти».

— Ваш персонаж очень часто изображает эмоции, которых на самом деле не испытывает. Притворяется человеком, которым не является. Как вы играли такую игру в игре?

— Вот это было настоящим испытанием. У нас с Сюзанной (Бир. — Ред.) даже был долгий разговор на тему «Что такое хороший шпион?». Пайн — хороший шпион, потому что он плотно прижимает свои карты к груди. И открывает свою масть очень ограниченному кругу. Он также мастер саморепрезентации.

Мне не удается покерфейс, не могу сидеть с каменным лицом. И лжец из меня тоже никудышный.

— Вы же описываете идеального актера!

— Вообще-то нет. Мы играем шпионов, а они такие и есть. Для меня эта роль поднимает вопросы о природе субъективности, о самоидентификации. Все мы рассказываем самим себе собственную историю: вот кто я такой! Я — Том Хиддлстон, живу в Лондоне, родился там же, вот моя семья, у меня такое-то образование, так я одеваюсь, так разговариваю, вот мои друзья. И мы цементируем эту историю каждый день. При этом мы сами — вообще-то величина переменная. Сама наша природа предполагает трансформации, но многие не дают им проявляться. Шпионы подавляют свое внутреннее «Я» вплоть до того, что способны его вообще ликвидировать. К тому же эти люди идеально маскируются, изменяя свою внешность.

А актерская игра — это исследование. Исследование нашего потенциала быть разными. Каждый раз я бросаю себе вызов, стараясь брать как можно более непохожие друг на друга роли, чтобы найти связующую нить человечности между такими разными, на первый взгляд, людьми. Я нахожу свою работу гуманистической. Потому что разные люди очень часто руководствуются одним и тем же — потерями, любовью, горем. Все они одинаково ощущают боль и грусть.

— И каков же настоящий Джонатан Пайн в таком случае? Что он чувствует?

— Настоящий Джонатан Пайн очень одинок и грустен. Но у него есть четкие представления о том, что правильно, а что нет. Внимательно смотрите сцену, в которой Пайн откровенничает с Софи: там он настоящий.

— Вы играете в покер?

— Нет. Мне не удается покерфейс, не могу сидеть с каменным лицом. И лжец из меня тоже никудышный. Существует популярное мнение, что актеры умеют врать. Глупости! Многие актеры скажут вам, что наша обязанность — говорить правду. И причина, по которой вы верите актерам — если верите, если прониклись тем, что они делают, — в том, что им удалось выразить что-то правдивое в своей игре. Можно, конечно, сказать, что актер вводит вас в заблуждение, притворяясь своим персонажем. Но, с другой стороны, он предан чужой правде и искренне ее изображает. Именно это производит впечатление на зрителя, и именно поэтому зритель верит актеру.